Владимир Анисимович Колыхалов

Владимир Колыхалов. Фото из газеты Томские новости, 13.08.2009

Влади́мир Ани́симович Колыха́лов (1934 — 11 августа 2009, Томск) — русский, сибирский писатель, журналист. Член Союза писателей СССР, России.

Биография

Владимир Анисимович Колыхалов родился 21 апреля 1933 года на севере Томской области, в селе Сосновка Каргасокского района. Отец будущего писателя Анисим Иванович, коммунист, участник гражданской войны, работал лесником; мать Ерина Петровна выпекала хлеб для лесорубов. Человек раненый и контуженый, отец часто болел и умер перед самой Великой Отечественной войной, мать осталась с двумя детьми на руках, и Владимиру, как старшему, пришлось рано начать работать. Был он свинопасом в леспромхозе, работал в лесосеке, добывал рыбу; в школу поступил с опозданием на три года. Военное лихолетье, голод, безотцовщина… А в 1946 году тяжело заболела и умерла мать. Владимира с младшим братом определили в Усть-Чижапский детдом. Там он окончил семь классов и уехал учиться в Томск, в автомобильно-дорожный техникум. В 1955 году с дипломом техника-механика «махнул», по его словам, на Дальний Восток, на Амур, где и прожил пятнадцать лет. Работал с геологами, на золотых приисках, был проводником и рубщиком просек, участвовал в сплаве леса по горным рекам.

Таким образом, писатель, можно сказать, с младых ногтей жил среди героев своих будущих книг: таежных охотников и рыболовов, лесорубов и смолокуров, землепроходцев-геологов и золотодобытчиков. А когда человек встречает вокруг себя много интересного, ему не терпится рассказать об этом другим. И если человек этот наделен от природы способностью чувствовать и воспринимать мир по-своему, если к тому же это человек целеустремленный, то он может стать художником. Так, собственно, и случилось с Владимиром Колыхаловым. Еще когда учился в Томске, в техникуме, потянуло его к журналистике, сотрудничал в молодежной газете, на радио; затем, уже на Дальнем Востоке, занялся журналистским делом всерьез, семь лет проработал корреспондентом на радио и в газетах, писал очерки и рассказы.

Почти все эти ранние очерки, рассказы и повести посвящены теме освоения природных богатств Дальнего Востока. Время было такое. Ведь именно тогда, в 60-е годы, начиналось «великое движение на Восток»: страна наша, восстановив разрушенное войной хозяйство и освоив целину, обрела наконец силы, чтобы заняться интенсивной разведкой и освоением природных богатств Сибири. Именно в те годы начинались многие великие стройки, геологи одно за другим открывали в Сибири месторождения нефти и газа, меди и железной руды, каменного и бурого угля. Романтика великих строек и геологическая романтика хлынули на газетные полосы и на страницы книг.

Вот и молодой начинающий писатель Владимир Колыхалов устроился рабочим в геологический отряд, ведущий разведку золота. А впечатления от этой экспедиции оформились позже в очерковую повесть «Ближний Север» (Благовещенск, 1963). Повесть во многом еще ученическая, повествование у молодого прозаика обрывочное, калейдоскопичное, в авторе явно преобладает еще «газетчик». Однако уже в «Ближнем Севере» местами чувствуется рука будущего мастера прозы. «Озер не видать. Они покрыты туманными шапками — белыми, пухлыми, будто над ними взорвали порох и дым еще не успел рассеяться». Всего несколько слов, казалось бы, а перед нами, читателями, словно стоящими где-нибудь на горном перевале, открывается целая картина, целая таежная панорама.

В повести «Идти одному запрещаю» (Хабаровск, 1965) рассказывается о геологической экспедиции, ведущей разведку слюдяных жил. Те же, вроде бы, что и в повести «Ближний Север», геологи, взрывники, радисты, рабочие-канавщики, однако здесь уже нет той калейдоскопичности, той скорописи, которые чувствовались в «Ближнем Севере». Тут уже автор более пристально всматривается в своих героев, в их нелегкий труд, более яркими, впечатляющими становятся описания природы, тайги. «Вскоре луна выкатилась и поплыла над горами, над темной тайгой. И сразу река осеребрилась на перекате, зеркальный глянец лег на воду заливчика, холодно заблестели мокрые камни». Как тут все зримо, динамично!

Думается, что уже в этих ранних повестях, и особенно в повести «Идти одному запрещаю», Владимир Колыхалов ставил перед собою задачу, которой суждено стать основной, «сквозной» задачей всего последующего творчества его — отобразить красоту и богатство родной сибирской земли и жизнь труженика-сибиряка на этой земле.

Таким замечательным тружеником показан, например, драгер Илья Хрустов в повести «Скажи в глаза все» из книги «Ночь, полная шорохов», изданной в Хабаровске в 1966 году (при переиздании в 1982 году в Западно-Сибирском книжном издательстве в книге «Старыми тропами» повесть названа «За сопками»). Илья Хрустов рос в детдоме, воевал, был старателем, потом окончил курсы драгеров и сел за рычаги к пульту управления сложной машины — драги. Машину свою и работу золотодобытчика Илья любит, за дело болеет. Будучи человеком прямым, привыкшим говорить людям правду в глаза, Илья живет согласно убеждениям, согласно совести. А атмосфера на прииске нездоровая, люди развращены, живут по принципу: ты — мне, я — тебе, «сплелись, спились и спелись» во главе со всемогущим начальником Басовым. Однако Илья Хрустов, словно бы опровергая пословицу «с волками жить — по-волчьи выть», в одиночку вступает в схватку за правду и справедливость и одерживает победу, разоблачает махинации с золотом на прииске.

Остается добавить, что в повести «За сопками», в отличие от «перенаселенных» первых повестей, Колыхалов основное свое внимание сосредоточил на главном герое, но зато и «прописан» образ Ильи Хрустова всесторонне, объемно и достаточно подробно. Второстепенные же действующие лица очерчены хотя и кратко, но достаточно резко, и потому они тоже запоминаются. Вот как сказано, например, про подростка-сироту Игорька, который только что вышел из конторы, где его отказались принять на работу на драге. «Он сидел напротив двери на черной изрубленной свилеватой чурке, расстроенный и обиженный, похожий на воробья, у которого разорили гнездо».

Широкую известность у всесоюзного читателя и признание литературной общественности принес Владимиру Колыхалову роман «Вешние побеги» (впоследствии — «Дикие побеги»), опубликованный в 1967 году в журнале «Сибирские огни». В центре повествования подросток Максимка Сараев из глухого Нарымского края. В романе нет какого-то узлового конфликта, столкновения, просто тянется цепочка событий, сцен, картин, и от страницы к странице развертывается перед читателем трудная сиротская судьба Максимки. Из дома в дом, из деревни в деревню ведет эта судьба Максимку Сараева по Нарымскому краю, по военному лихолетью, по жизни; познает он и мир могучей сибирской природы, и мир человеческий. Через многие испытания, через радости и горькие печали проходит Максим, но не падает духом, напротив, в этих испытаниях закаляется его характер, у простых людей учится он бескорыстной доброте, мудрости, любви к своему краю, к своей «малой родине». Таким образом, «Дикие побеги» — это роман о становлении человеческой личности, о поколении, чье детство пришлось на суровые военные и послевоенные годы; а если говорить шире, то «Дикие побеги» — это роман о судьбе народной. Многократно переизданный роман в 1968 году был удостоен премии имени Николая Островского. В предисловии к роману, изданному в серии «Молодая проза Сибири», Сергей Залыгин, в частности, отмечал, что у Колыхалова «точный глаз, тонкий слух, ясное слово».

Не оставляет Владимир Колыхалов и жанр путевого очерка. Так о возвращении писателя (а точнее, лирического героя) в родные Нарымские края после долгих лет жизни на Дальнем Востоке написана очерковая повесть «Июльские заморозки». Это настоящий гимн нарымской, сибирской земле, гимн родной природе. Лирический герой Колыхалова находит в этом неласковом, таежно-болотистом крае столько поэзии! «Выйдешь в белую полночь во двор — лицо опахнет тебе бодрым туманом, слоисто залегшим над самой землей; сделаешь шаг босиком — и ноги омоет роса. И дрожко, и зябко, а хорошо…» Все подмечает в природе зоркий глаз художника, до всего ему дело, все вызывает в нем радость, сопереживание, сочувствие.

Но, вернувшись в родные места, писатель не может не видеть больших перемен, происходящих в крае. Ведь именно здесь, в Нарыме, в Васюганье, в Приобье геологами открыты месторождения нефти, и уже начинается их освоение. Уже на пристанях, на баржах и теплоходах, в поселках и в тайге появилось много пришлых людей. И как же к этому невиданному нашествию новых людей и техники относятся коренные жители? Вот первый вопрос, который задает себе лирический герой Владимира Колыхалова. К этой теме, к непростой диалектике отношений старой и новой Сибири Колыхалов еще не раз обратится в своих произведениях.

Пробует писатель свои силы и в таком жанре, как сказ. В сказовом стиле написана вся повесть «Крапивное семя» («Наш современник», 1972, № 4); сочным, образным, «чалдонским», языком, с массой пословиц, поговорок рассказана история таежной деревушки Мухоморовки. Вот как, к примеру, говорит о себе, о своей старой немощи один из главных героев повести Садофей Сычков: «Куда я стал годный, онуча вонючая! Раньше плясал — свечи гасли, а теперь пойду — коптюшок не моргнет… На снег покроплю — он не тает».

Садофей Сычков, бывший хозяин пивного завода, хотя и говорит столь образно и емко, но человек он отвратный, этакий нравственный урод. Противостоят же ему в повести замечательные образы остяков-охотников братьев Арефия и Василия Паршуткиных. Вообще надо отметить любовное отношение Вл. Колыхалова к «инородцам», к самым что ни на есть коренным сибирякам. Прекрасны, например, образы остяков Анфима Мыльжина в романе «Дикие побеги», его жены Анны, их сыновей.

Небезынтересно отметить и то, что Колыхалову более удаются образы так называемых простых людей и менее — образы интеллигентов. Вот в повести «Сверчок» есть и писатель Карамышев, и студентка филфака Туся, и художник Соснин, а все-таки самой колоритной фигурой получился лесник Автоном Панфилыч Пшенкин. Образ этот интересен тем, что Автоном Пшенкин — «вырожденец» из сибиряков, из чалдонов, человек, в котором утеряна, размыта первородная самобытность, изначальная нравственная чистота. Приспособившись к новым обстоятельствам, к новому времени, Пшенкин переродился в этакого лакея, в трактирщика, всячески услаждающего «козырных» гостей из города. Скользкий, как угорь, Пшенкин паразитирует на том, что «душа каждого человека отдыха просит на лоне природы». И особняк у него, и баня, и сараи, и запасы строительного леса, мешки кедрового ореха, кузова ягод, бочонки солений, варений; спиртное в его доме льется рекой. Фермер, прямо фермер! Что же касается культуры, то… увесистым томом сочинений Льва Николаевича Толстого сей муж кринки в погребе закрывает — «ни одна крыса столкнуть не может!»

С наступлением зрелости любой серьезный писатель неизбежно приходит в своем творчестве к углубленному психологизму и философичности. И выражается это, в частности, в осознании того, что делить людей на положительных и отрицательных — значит несколько упрощать жизнь, схематизировать ее. В жизни чаще всего положительное и отрицательное переплетаются в одном и том же человеке, образуют в его душе сложные психологические узоры. Разобраться в этих «узорах», постичь диалектику живой души — вот задача из задач для художника. И в этом смысле повесть «Промоина» («Дальний Восток», 1982, № 2) представляется этапной в творчестве Владимира Колыхалова. До этого он вывел в своих повестях целую шеренгу положительных героев и неменьшую числом шеренгу отрицательных. А вот о главном герое повести «Промоина» Гриньке Босых не скажешь, положительный он или отрицательный. Он — сложный, как любой живой человек.

В повести «Рядом с другом» поэтично, трогательно рассказано о дружбе двух взрослых мужчин: лирического героя Колыхалова и художника Владимира Гроховского. Друзья рыбачат, беседуют, наслаждаются уединенностью, отдыхом на лоне природы. И все, казалось бы, прекрасно. Однако почему же интонация, с которой рассказывается об этой идиллии, какая-то «прощальная»? Почему при чтении повести зарождается смутная тревога?.. Оказывается, лирический герой чувствует, что с приятелем его, художником, творится что-то непонятное, происходит в нем какое-то угасание, «будто сломалась пружина», будто «надсада в душе». Да и сам Гроховский обмолвился как-то, что в семье у него «кавардак», «ни понимания не стало, ни искренности». Тревога растет, растет, и в сцене прощания друзей звучит уже явно щемящая нота. А затем следует заключительная фраза: «…До трагедии было тогда еще далеко, но кто мог подумать, что она его не минует?..»

В повести «Тающие облака» колоритен образ обского бакенщика Ивана Демьяновича Нитягина. Это колючий как ерш человек — циник, жадюга, ерник. Вот образцы его «философии»: «От природы надо взять все и ничего ей не оставить!», «Охраны бояться — рыбы не есть…», «Я вор непойманный, а непойманный — не вор». Построил себе Нитягин на берегу Оби дом-крепость, с железными засовами, с окнами, забранными стальными решетками; обнес усадьбу высоченным глухим заплотом, повесил на воротах и дверях амбаров пудовые замки, смазанные солидолом. В этом «остроге» его навещают капитаны больших сухогрузов и танкеров, судовая инспекция, начальство. Нитягин им — рыбу, а гости ему — ящики пива, дыни, арбузы, колбасу. И живет Нитягин, по его же собственным словам, «как кум королю».

Так что же, перед нами законченный мерзавец, «кулак», зверь-человек? Не будем спешить с окончательными выводами, как не спешит с ними и автор, стремящийся теперь, как и в повести «Промоина», постичь «диалектику души». Есть в характере Нитягина качества, не могущие не вызвать уважение, есть в его «философии» рассуждения, наводящие на раздумья. Крепка связь его с рекой, с тайгой и — шире — с землей, «коренной» он мужик, ничего не скажешь. Знает травы, лес, повадки рыб и зверей, приметы; досконально знает реку, отчаянно смело водит моторку в любую непогодь, нипочем ему штормы-шквалы, из любой передряги выйдет он живым-невредимым. И не так-то просто разбить его философию браконьера. В ответ он скажет: «Как это так? Мы спокон веку живем здесь, у воды, и мы же не тронь рыбу? Нас штрафовать, а то и в тюрьму сажать? А вот за то, что рыбу в громадных количествах травят нефтью, еще ни один человек не поплатился…» Словом, читая повесть, раздражаешься, местами испытываешь отвращение к этому типу, а полностью отринуть его не можешь. И происходит это наверняка потому, что живым получился Нитягин у Колыхалова, живым и неординарным, непростым. Заставляет он таки задуматься над сложными социальными проблемами нашего бытия.

Самой крупной по объему и значительной по содержанию вещью последних лет в творчестве Владимира Колыхалова является «Кудринская хроника». Произведение это явно эпическое, написано оно ярким, густым языком, здесь равно хороши и описания и диалоги. Мастерски вылеплен образ таежного охотника-промысловика Хрисанфа Мефодьевича Савушкина, славного во всех отношениях человека. Читая страницы истории Савушкина, еще и еще раз убеждаешься, насколько хорошо знает Колыхалов быт таежников: детали, подробности этого быта точные, емкие, «вкусные». Трогательно описаны отношения Савушкина со своими верными помощниками в охоте — собакой Шарко и мерином Соловым. Савушкин, а стало быть, и автор, отлично понимают «душу» животного, зверя. Великолепны в «Кудринской хронике» сцены охоты на соболя, на лосей. Однако в размеренный, тихий, устоявшийся уклад жизни таежного села Кудрино стремительно врывается новизна. И тайга уже не та. Понаехало в некогда глухой нарымский край нефтеразведчиков, буровиков с техникой, с машинами. Как будут складываться отношения Савушкина с этой новизной? Хватит ли охотнику здесь шири-простору? Будет ли он по-прежнему властвовать в царстве тайги или уже этому приходит конец? Такие вопросы, как и в «Июльских заморозках», ставит писатель, но теперь уже ставит их на новом «витке спирали», более основательно и серьезно. Савушкин не отрицает новизну, технику, он понимает их необходимость («Куда теперь без машин?»), понимает государственную важность нефтедобычи, начавшейся в его родном крае. И не только понимает, но в меру своих сил помогает в этом нужном деле — снабжает лосиным мясом и зверопромхоз, где числится штатным охотником, и нефтяников из управления разведочного бурения. Работа у нефтеразведчиков тяжелая, рассуждает Савушкин, «в тайге сила нужна, а сила без мяса не больно велика». Он даже однажды удачно подсказал подводникам, как лучше проложить дюкер через капризную таежную речку Кудельку, которую они никак не могли одолеть. И когда нефть пошла по дюкеру, то во всеобщем ликовании старика тоже помазали нефтью.

Так что же — полная идиллия во взаимоотношениях? Нет, до идиллии как раз далеко. «Как местный коренной житель, — сказано в „Кудринской хронике“, — Хрисанф Мефодьевич этому радовался. Но и настороженность к новизне жила в нем. И как ей не быть, настороженности, когда где-то рубили и жгли ненароком, из чистого ротозейства, леса, портили реки, озера. Он был не против вторжения сюда свежих ветров, но хотел во всем видеть порядок, рачительный глаз хозяина».

Савушкин понимает, что есть суровая необходимость, а есть и натуральное варварство. Разве это не варварство, когда те же геологи, сейсмики по осени начинают утюжить тайгу на вездеходах, дичь боровую с подъезда скрадывают и стреляют, убивают ее в огромных количествах! «Иметь бы вам совесть!» — с горечью говорил таким разбойникам Савушкин. И не только сокрушался, не только говорил, но и воевал с разбойниками, до того воевал, что те стали бояться попадать ему на глаза. И добился в конце концов того, что начальство нефтеразведки потребовало регистрации ружей, всех заставило вступить в общество рыбаков и охотников — то есть навели в этом деле порядок.

Словом, образом охотника Савушкина автор как бы говорит читателям, что по-государственному мудро относятся коренные сибиряки ко всему тому, что совершается вокруг. Не «покорять» надо тайгу, убеждены они, а разумно, по-хозяйски, обживать ее, только тогда она откроется перед людьми со всеми своими несметными богатствами.

Так ведет Владимир Колыхалов свою основную линию, разрабатывает свою «сквозную» тему, решает главную задачу — показать прекрасную сибирскую землю и людей, что живут и трудятся на этой земле.

В 1970-1978 году был секретарём Томской писательской организации.

Брат — Вениамин Анисимович Колыхалов (род. в 1938) — также является известным томским писателем.

Память

В прощальном некрологе друзья и коллеги указывают:

Владимир Колыхалов — автор многих известных книг, изданных в Советском Союзе и за рубежом: романа «Дикие побеги», 1965—1968 (удостоен литературной премии имени Н. Островского), повестей, рассказов, очерков: «В долине золотых ключей», «Ближний север», «Идти одному запрещаю» (1965), «Ночь, полная шорохов», «Сверчок», «Урманы Нарыма»и др.

Земляки по праву считают Владимира Анисимовича певцом Сибири, Нарымского края. Его народу он посвятил свои книги. Он никогда не грешил против правды и истины, искренне верил в недюжинные силы нации, в возрождение России.

О творчестве Владимира Анисимовича высоко отзывались Виктор Астафьев, Валентин Распутин, другие российские писатели.

Награды

За выдающиеся литературные заслуги Владимир Колыхалов награждён орденом Трудового Красного Знамени, многочисленными неправительственными наградами.

Произведения

• «Дикие побеги», роман, 1965—1968
• Идти одному запрещаю (повесть, 1965)
• Крапивное семя (повесть)
• Июльские заморозки (повесть)
• В долине золотых ключей
• Ближний север
• Ночь, полная шорохов
• Сверчок
• Урманы Нарыма
• Кудринская хроника (1984)
• Сухой гром